Твой вечно озабоченный
Кудесник.
Джон Уэйд, письмо от 13 января 1968 г.
Самую большую опасность для человека в кризисной ситуации представляет не время подготовки к сражению и не само сражение, а период непосредственно после него. Именно тогда, изнуренный физически и эмоционально, он должен взвешивать свои поступки особенно тщательно. Опасность ошибки сильно увеличивается, потому что человек лишается той прокладки, того рассудочно-эмоционального резерва, который необходим для выработки верного суждения.
Ричард М.Никсон
[После поражения в 1941 г.] отчаяние и гнев Джонсона обрушились на несчастных помощников… [Он] кричал, и вопил, и бросался на них с кулаками…
Роберт Кейро. «Жизнь Линдона Джонсона: путь к власти»
Мы-то знали, что будет, еще бы не знать, но, сдается мне, фокусник наш думал, что раз – и выдернет из рукава победу. Нет, не вышло. В тот последний вечер, когда начали передавать первые результаты, у него на лице появилось это отсутствующее выражение Не могу подобрать точное слово – пустота какая-то, словно ходячий мертвец. Поражение, оно на человека ох как действует.
Энтони Л. (Тони) Карбо
Ну был он выпивши, не без этого. А вас бы так шарахнуло по башке.[15]
РутРасмуссен
Кандидат, испытавший немыслимое напряжение президентских выборов и проигравший их, по меньшей мере месяц потом находится буквально в шоковом состоянии.
ТомаеДьюи
Джон звонил мне в тот вечер. Голос был полусонный. Думаю, эмоции пришли позже – отложенный шок или как там это называется. Он всегда в себе все вываривал, как его отец.
Элеонора К.Уэйд
Воспоминания о поражении и сопутствовавших ему тяжких обстоятельствах мучили его [Эла Смита[16]] долгое время… Как всякий человек, он хотел, чтобы его любили.
Мэтью и Ханна Джозефсон. «Эл Смит: герой городов»
Приобщено к делу под № 9– результаты первичных выборов. Демократическая фермерская рабочая партия, штат Миннесота, 9 сентября 1986 г.
Дерки – 73%
Уэйд – 21%
Другие – 6%[17]
Война не имела цели. Где враг, куда бить? В них стреляли, а отстреливаться было не в кого. Люди выбывали и выбывали из строя – без толку, зазря. В их засады никто не попадался. Патрули обнаруживали только женщин, детей и стариков.
– Как эта мудацкая игра у детей, – сказал однажды вечером рыжий Колли. – Они прячутся, мы ищем, только вот не людей ищем, а блядских потусторонних духов.
В темноте кто-то завыл, изображая привидение. Другой засмеялся. Для Кудесника, который слышал это из своего окопа, война уже стала состоянием души. Еще не дурдом, но, судя по звукам, близко к тому.
– Око за око, – сказал Колли. – Или как там в вашей распрекрасной Библии говорится.
Весь февраль они действовали в районе, который называли Розовым сектором; это было скопление темных, неприглядных деревень, приткнувшихся к берегу Южно-Китайского моря. Люди ненавидели это место и боялись его. На картах сектор был закрашен в праздничный ярко-розовый цвет, что означало застроенный район, – сплошь деревни, оросительные канавы и рисовые поля. Но для третьей роты в Розовом секторе ничего праздничного не было. Это был край духов и призраков. География зла: подземные ходы, бамбуковые заросли, обмазанные глиной хижины и могилы.
Двадцать пятого февраля 1968 года около деревушки Лаксон они угодили на минное поле.
– Убило меня, – сказал один. И не ошибся.
Лил серый бесконечный дождь. С запада от гор шла гроза. Через час приземлились два санитарных вертолета. Подорвавшихся погрузили на борт, и машины улетели в сырую мглу, увозя еще троих убитых, еще двенадцать раненых.
– Не беда, – сказал Колли. Его лицо было детским и растерянным. Он повернулся к одному из санитаров: – Что голову повесил?
Через три недели, четырнадцатого марта, миной-ловушкой сто пятьдесят пятого калибра сержанта Джорджа Кокса разорвало на несколько больших мокрых кусков. Дайсон потерял обе ноги. Хендриксон – руку и ногу.
Двое или трое плакали.
Другие хотели бы, да забыли, как это делается.
– Вьетнам прикончить, – сказал лейтенант Колли. Он направил дуло автомата в землю и дал длинную очередь. – Прикончить, – сказал он. Вставил новый магазин и расстрелял его тоже – в кусты, в пальму, по том опять в землю. – Чтоб юшка текла. Прикончить.
Вечером пятнадцатого марта Джон Уэйд получил короткое письмо от Кэти. Бумага была светло-голубая, с рельефной золотой полоской вдоль верхнего края; почерк был плотный, уверенный.
«Я рассчитываю на то, – писала она ему – что когда-нибудь ты поймешь: мне кое-что нужно самой, для себя. Мне нужно осмысленное будущее – настоящая жизнь. Когда ты вернешься, Джон, ты должен будешь обращаться со мной как с личностью. Я повзрослела. Я уже не такая, как была, и ты тоже не такой, так что нам обоим придется приспосабливаться. Нам надо быть терпимей друг к другу, не такими взвинченными, что ли; и ты, пожалуйста, не дави на меня так сильно – я же не резиновая кукла. И еще, просто чтоб ты знал: я за это время встречалась с парой ребят. Ничего серьезного. Повторяю: ничего серьезного. Я люблю тебя и думаю, что нам замечательно будет вместе».
В тот же вечер Кудесник сел сочинять ответ.
«Как ты думаешь, что получится, если скрестить вьетконговца с крысой?»
Он ухмыльнулся и написал на отдельном листочке:
«Карликовая крыса».
Шестнадцатого марта 1968 года в 7.22 утра передовые подразделения третьей роты погрузились на несколько вертолетов; окунувшись в нежно-алую зарю, машины выстроились в боевой порядок, затем повернули на юг и быстро понеслись на малой высоте над искромсанной, покореженной, изрытой бомбами землей к точке высадки, которая была чуть западнее Розового сектора.
Что-то было нехорошо.
С солнцем, что ли.
В голове у Кудесника было мутно и сонно, он все еще досматривал дикие рассветные сны. Всю ночь его носило по розовым рекам и розовым затопленным рисовым полям, и даже сейчас, сидя на корточках в хвостовой части вертолета, он не мог смыть этот розовый цвет. Вот ведь краски. Нет, нехорошо что-то было. И с воздухом нехорошо. И с запахами, и с нежно-алой зарей, и с тем, как каждый словно ушел в свою раковину. Мидлоу, Митчелл и Тинбилл сидели закрыв глаза. Следж крутил ручку настройки радиоприемника, Конти блаженствовал в воображаемом бардаке. Рядовой Уэзерби все вытирал свой автомат полотенцем – сначала ствол вытрет, потом себе лицо, потом опять ствол. Бойс, Мейплс и лейтенант Колли сидели рядышком у открытой двери вертолета, курили одну сигарету на троих и смотрели вниз на испещренные воронками поля.
Знал Кудесник: ничего хорошего. Он ощущал этот солнечный свет на вкус. Свет отдавал ржавым железом – как гвозди взять в рот.
Кудесник закрыл глаза и спрятался за зеркалами, которые были у него в голове, но даже тогда не перестали набегать ландшафты – яркие, стремительные.
В 7.30 вертолеты выстроились длинной дугой и с юго-запада приблизились к деревне Тхуангиен. Внизу, прямо по курсу, над рисовым полем почти у самых хижин поднялись белые дымки. Артиллерия лупила по западному краю деревни, прошивая кусты, заросли бамбука и банановые рощи; там и сям вспыхивали пожары. Когда вертолеты стали заходить на посадку зона обстрела переместилась к северу. Пулеметчики вели непрерывный огонь из дверных проемов. Они прильнули к тяжелым пулеметам, плечи их тряслись. От грохота Кудесника перестали слушаться собственные веки.
– С приземленьицем! – завопил кто-то, и вертолет сел на большом сухом рисовом поле.
Первым выскочил Митчелл. За ним Бойс, Конти и Мидлоу, дальше Мейплс, Следж, Тинбилл и коротышка лейтенант.
Кудесник спрыгнул последним.
Бросился навстречу солнцу рухнул ничком и словно остался на этом поле один. Остальные исчезли. Вокруг бушевал пулеметный огонь, пулеметный ветер, и этот ветер словно подхватил его и принялся носить с места на место. Он никак не мог встать на ноги. Лежал, прижатый к земле потусторонними силами – ветром, огненным жаром, зловредным солнечным светом. Он не помнил, как поднялся. Прямо перед ним две большие стройные кокосовые пальмы вспыхнули как спички.
Войдя в деревню, Кудесник увидел лежащих вповалку мертвых коз.
Он увидел молоденькую девушку, голую ниже пояса. Тоже мертвую. Она смотрела на него искоса. На голове у нее не было волос.
Он увидел мертвых собак, мертвых кур.
Пройдя еще вперед, столкнулся с кем-то лбами. Увидел троих мертвых буйволов. Увидел мертвую обезьяну. Увидел уток, которые щипали клювами мертвого ребенка. Это долго готовилось, долго вызревало – месяцы ужаса, месяцы смертей, и вот теперь в разгорающемся свете утра пошла цепная реакция.
